Вынужден признать – я наконец достиг того возраста и внутреннего состояния, когда по любому поводу хочется доказывать «этим молодым», что в наше время и корейка на косточке была вкуснее, и трава зеленее, и дома крепче, а уж девушки – те во сто крат красивее!
И, в конце концов, «я, мы, наше поколение хотим знать, для кого мы жили и боролись, в чьи руки попадет воздвигнутое нами здание», как говорил один из героев славного, но этим самым нынешним поколением забытого по малолетству или вовсе не увиденного фильма Карена Шахназарова.
Особенно нервно я реагирую на утверждения некоторых представителей, с пушком на губах, «третьего сословия» о том, что они, такие все креативные, формировались в условиях, когда их поколению «приходилось работать с юных лет», в отличие от нас, чьё поколение они считают «потерянным» и подверженным влиянию режима, мирового кризиса и розы ветров.
->>
На такое остаётся только переспросить, тихо и вкрадчиво: где, с позволения сказать, протекли их суровые будни и боренья? Неужто не в салонах сотовой связи, где они трудились, не покладая, «менеджерами торгового зала» или курьерами по доставке пахучих китайских кушаний? Или, может, мерчендайзеровский рабочий график добавил к их контрстрайковым мозолям на указательном пальце ещё и трудовые мозоли?.. Что-то не слышал я, чтобы кто-то из нынешних юнцов заявил, что хочет повкалывать на летних каникулах в соседнем магазинчике или походить с кайлом по путям, мол, внесу копеечку в семейный, тянущий меня на последних жилах бюджет...
В наше время (тут мне положено покряхтеть, усаживаясь в продавленное стариковское кресло) всё было совсем иначе... Работа грузчиком в продуктовом магазине считалась не просто престижной в студенческие годы, но и весьма дефицитной – освободившаяся вакансия передавалась из рук в руки, исключая приход левого человека, а заведующей гастрономом Торгового центра Академгородка студенты казались более привлекательными кандидатами в грузчики, нежели спившиеся кандидаты и доценты. Именно там, в ТЦ, я узнал, почему любимая корейка на косточке оказывается на прилавке такой жирной – до момента вывоза тележки с дефицитом в торговый зал каждый из работников отрезал самые мясистые и постные куски, оставляя покупателям сало и кость.
Приятным дополнением к сторублёвой зарплате грузчика была возможность приобретать дефицит, в числе которого тогда было всё, включая, конечно, самое нужное, от «Алабашлы» до «Посольской. Особой».
Не чурались мы в юности и разовых выездов на шабашку – на грузовой железнодорожной станции были даже целые бригады из студентов, которым доставались лучшие и наиболее хорошо оплачивающиеся грузы – фрукты, за отсутствие порчи и кражи которых при перегрузке башляли особо, посуда, над которой сопровождающие квохотали и умоляли не разбить, копчёности, которыми от щедрот приёмщицы можно было угоститься тут же – до чего мы однажды и дорвались, обожравшись холодной, из рефрижератора, «одесской» копчёной колбасой, без хлеба и прочих помочей, а потом страдая полночи (на разгрузку выезжали преимущественно ввечеру, дневной смене доставались грузы победнее) и лечась с помощью всё той же «Посольской», купленной на заработанный в ночи четвертак – больше половины месячной стипендии, между прочим.
После первого курса, просохатив стипендию на пересдачах, я даже поработал бригадиром на лесопереработке в родном городе, приняв бригаду «пятнадцатисуточников» и получив в пяти сантиметрах от уха пролетевший топор – за то, что не отдал утром на бригаду первую и последнюю свою взятку в жидком виде, сунутую благодарным клиентом за выписанный и быстро отгруженный дефицитный, как и всё тогда, тёс. К вечеру, поучив тем же топором наиболее отъявленных, порядок в бригаде я восстановил, а в конце августа меня даже не хотели отпускать в универ и предлагали повышение до начальника участка...
А как-то по лету, повздорив из-за своего дурного гонора с родителями и оказавшись без средств к существованию в вымершей общаге, мне пришлось вспомнить батины рассказы о том, как он во время учёбы в техникуме ездил «на картошку» – не так, как мы в школьные и первокурсные годы (кстати, а знают ли нынешние, что это вообще такое – «поехать на картошку»? Сомневаюсь...), а по собственной инициативе, на окраину города, помогая одиноким старушкам выкопать урожай и получая за это честно заработанный мешок картохи. Отцовские рассказы пошли мне впрок, с ближайшей деревеньки я вернулся с парой мешков картошки, а заодно сочувствующие старушки наложили с собой сальца да смальца, чтобы было на чём жарить, да яблочек-паданок, да помидоров с лучком – и жил я кум королю до самой осени без всяких родительских вливаний и государственных стипендий.
#{ussr}А потом, когда заиграла кровь и ещё что-то и захотелось немного повыпендриваться, а родительской помощи было мало для столь обширных планов по обольщению очередной фемины, шабашки стали уже более серьёзными – и мы с приятелями с утра до ночи стелили рубероид, выпивая по двадцатилитровой канистре воды на троих на раскалённой крыше, только тогда поняв, зачем рядом с автоматами с водой в горячих цехах заводов оставляют куски обыкновенной поваренной соли – чтобы не вымывалась из организма такими темпами.
А ещё был кирпичный завод, где вручную, ежесменно, как я однажды подсчитал со своим недоученным математическим, приходилось переставлять больше двадцати тонн; какое-то время после того я с непривычки отламывал горлышки у стеклянных бутылок, так накачались пальцы. Именно там за филигранную работу садчика, выставляющего кирпичи для обжига строго определённым образом и рисунком, мне платили невозможные для тех времён деньги – и уже к концу первой «кирпичной» недели я держал в руках заработок раз в пять выше, чем месячная зарплата простого советского, тогда ещё, человека – и купил, купил той вожделенной корейки, только не в ТЦ, а в кооперативном, мог себе позволить, магазине, раз в пять дороже. И оказалась она, заработанная в буквальном смысле потом и кровью, во столько же раз вкуснее – в том числе и нынешней, искусственной и непонятно из чего произведённой...
В общем, глядя на нынешнее младое и незнакомое племя, я для себя понял: в этом самом переданном им здании всё будет прекрасно – с мерчендайзингом и менеджментом, с салонами связи и даже травой, пусть и не зелёной, но рухнет оно уже совсем скоро – и никто из них не сможет в этом здании перевесить петли или поправить раскрошившуюся кирпичную кладку.
Зовите тогда уж нас, из потерянного поколения, – поправим... Не впервой.
(с) Виталий Сероклинов